Накануне Кунцевичем был получена телеграмма из города Пскова о зверском убийстве в деревне Поповщина Порховского уезда неподалеку от станции Дно. Была вырезана семья торговца льном Симанова — сам хозяин, его сын, сноха, шести малолетних детишек и работник, живший у Симановых. Всего — 10 трупов. Покойные были зарублены топором или зарезаны ножом. Псковские коллеги просили оказать помощь в расследовании этого тягчайшего преступления.

Ротмистр Кунцевич с двумя сыщиками выехали на станцию Дно с Царскосельского вокзала Петербурга. С собой они захватили знаменитую полицейскую собаку по кличке Треф. Их сопровождал агент псковской сыскной полиции, который обрисовал им общее положение в крае, где сыщикам предстояло производить расследование. Это была бедная губерния с неразвитой промышленностью, неграмотным и пьющим населением. Северные районы губернии, и в частности Порховский уезд, жили льноводством. Лен продавали за границу — во французский Лилль и английский Белфаст. Лен выращивали местные крестьяне, у которых его скупали предприниматели-булыни. Таким был и убитый Симанов. Они скупали товар в своей деревне или же высылали своих агентов на большую дорогу. Те останавливались, как правило, на постоялых дворах, чтобы перехватить крестьян, везущих лен на станцию. Когда на рассвете появлялись крестьянские телеги, то приказчики буквально набрасывались на возчиков. В полутьме бедных крестьян обвешивали, обсчиты-вали и обманывали. Крестьяне протестовали, но деваться было некуда — к осени нужны деньги: наступала пора свадеб и уплаты податей.

Между тем ротмистра Кунцевича на станции Дно встречали начальник станции, урядник, судебный следователь и волостной писарь. Судебный следователь кратко доложил ротмистру: дом Симановых находится в стороне от деревни, поэтому о случившемся узнали только днем, а убийство произошло ночью. Как узнали? Из усадьбы никто не выходил, как обычно не лаяли собаки, и соседка решила проверить — может, в доме что-то неладно? Заглянула через забор — собаки лежали убитыми. Там же, во дворе, в луже крови лежал мертвый работник Симановых по имени Алёша. Соседка заглянула и избу — и там трупы. Убивали, по-видимому, топором, спящих, так как избитые лежали на печи и на лежанках. Скорее всего, убийцы или убийца ночевали у Симановых. Был взломан сундук, но ни денег, ни облигаций в доме не нашли, в то время как хозяин считался зажиточным человеком.

После встречи на вокзале Кунцевич со своими агентами выехал на тройке в деревню Поповщина. Начался опрос местных жителей — мужиков, дьячка, помещика. Никто ничего не видел и не слышал. Помещик рассказал, что Симанов был умным мужиком, но мироедом — полдеревни у него было в долгах. Он заставлял крестьян продавать лен только ему, а покупал по дешевке. Большинство жителей его ненавидело, а во время революции 1905 года кто-то даже пытался поджечь его дом. После этого он поселился на отшибе и завел себе злых псов. Дом Симанова походил на крепость, и никто из посторонних туда попасть не мог. В свою очередь дьячок поведал, что, когда он вечером возвращался домой со станции, его обогнали сани с какими-то четырьмя мужчинами и извозчиком. Этих мужчин он прежде никогда не видел, и одеты они были не по-деревенски. Вся компания повернула к дому Симанова. Сестра убитого кулака показала, что ее брат посторонних в дом ни за что не пустил бы. Сделки с приказчиками и мужиками проводил лично. Деньги Симанов хранил в сундуке и в тайнике в подполе, так как банкам не доверял. Сестра его уговаривала — мол, отвези деньги во Псков или в Порхов в сберкассу, но тот отказывался. О деньгах в сундуке могли знать только свои — родственники или батраки. Их было в последнее время трое — Васька Худалов, Николай Боровнин и Алексей

Боровнин. Боровнины были родными братьями из этого же се-ла. Алексея убили вместе с хозяином.

* * *

Кунцевич принялся за осмотр места преступления и тел погибших. На столе были видны следы ужина — две водочных бутылки и закуска. Трупы детей и снохи лежали отдельно в другой комнате. У двоих убитых в горнице мужчин, отца и сына Симановых, руки были связаны сзади сложным, необычным узлом. Также следы веревок были найдены на ногах зарезанного во дворе батрака Алеши. У него под ногтями нашли кровь, а в руке — обрывок ткани. Лоскут дали понюхать Трефу. Пес пошел по следу и облаял окурок на крыльце. Симанов не курил, значит, окурок убийцы? Треф побежал дальше и остановился в ближайшем леске — там было натоптано. Кунцевич определил, что здесь какое-то время стояли два человека. Он изучил следы саней — вот они остановились у поворота перед избой Симанова, вот у самой усадьбы, а вот они развернулись. Из конюшни исчезли лошадь и хозяйские сани.

"Кунцевич объяснил свои выводы агентам: приехало четверо людей, которых видел дьячок. Двое из них спрятались в соседнем леске, а двое поехали к дому Симанова. Их уже ждали, и хозяин сам впустил убийц в избу. Возницу, с которым они добирались до Поповщины, гости отпустили. Незнакомцы вместе с хозяином поужинали и легли спать. Когда все улеглись, один из ночных гостей вышел на крыльцо покурить и впустил в дом тех двоих, что прятались в рощице. Во время ограбления батраку Алеше Боровнину удалось вырваться, и его зарезали во дворе. Убив Симановых, душегубы забрали деньги из сундука и тайника, запрягли лошадь хозяина и уехали, скорее всего, на станцию Дно. Теперь их следы следует искать там. У волостного писаря следует проверить, кому он в последнее время выдавал паспорта для выезда из деревни — нет ли среди них бывших батраков Симанова. Судя по всему, грабителей навел на богача Симанова кто-то из своих

Состоялись похороны погибших. Собрались все односельчане, приехали даже из других деревень — настолько жестоким и зверским было это убийство. Не приехал только старший брат убитого Алексея — Николай Боровнин. Он служил в Петербурге в трактире, и его не отпустил хозяин.

* * *

"Когда Кунцевич вернулся на станцию Дно, то к этому времени выяснили: вечером 10 января 1907 года с питерского поезда сошли четверо мужчин — по виду купец со своими приказчиками. На привокзальной площади они наняли сани до Поповщины. Извозчику сказали, что едут к знакомому торговцу договариваться о покупке льна

"Так поиски убийц-грабителей переместились в Петербург. Сыщики собрались на совещание у начальника Петербургской сыскной полиции В. Филиппова. Анализируя материалы, собранные Кунцевичем, Филиппов задумался. Преступление было профессионально задумано залетными из Петербурга, но для столичных воров и громил такое зверство (чтобы резать малолетних детей) было нехарактерно. И если бы убивали, то из револьверов, а не ножом и топором. Странным было и то, что мужчин перед смертью связали — хотели бы убить сразу, то не надо было и связывать. Отсюда следовал вывод — кто-то из налетчиков был знаком хозяевам, раз он расправился со всеми, кто его знал

Перед Кунцевичем была поставлена задача — найти в Петербурге бывших работников Симанова, кто мог знать о деньгах в сундуке и тайнике в подполье. Нужно было прочесать весь столичный преступный мир — о таком страшном убийстве могли ходить слухи.

практике Петербургской сыскной полиции бывали случаи, когда нужно было оказывать помощь своим коллегам из других губерний. Убийство на станции Дно в январе 1907 года сразу десяти человек было явлением экстраодинарным, и на место преступления выехал помощник начальника питерских сыщиков ротмистр Кунцевич.

Результаты работы Кунцевича не заставили себя ждать — нашлись бывшие батраки Симанова. Васька Худалов теперь служил дворником в многоквартирном доме. О своем бывшем хозяине отзывался плохо: выжига и скупердяй, держал работников в ежовых рукавицах. Василий служил в доме Симанова, и помогал ему в торговле льном. Тот его обманывал, плохо кормил, и поэтому он вынужден был уйти на заработки в Питер. Убить кулака и мироеда Симанова мог кто угодно — в деревне его ненавидели, уж больно много он им насолил. Но рубить топором детей? Нет, такое невозможно, и не у каждого на это зверство рука поднимется. Васька не был на родине уже целый год, и старший дворник дома это подтвердил.

Николай Боровнин — другой работник Симанова — заходил к Худалову с год назад и переночевал у него. Он собирался устроиться куда-нибудь в трактир, так как его сестра служила нянькой у какого-то трактирщика на Петербургской стороне. И действительно, Николая Боровнина нашли в трактире «Муром» на Малом проспекте. Место было на отшибе, посетителей мало и стоило недешево. Хозяин трактира был неприятным и себе на уме типом. Своим работником Николаем он был доволен. В трактире на нем держалась вся черная работа — дров нарубить, бочку пива принести, вытурить пьяного посетителя. Николай был угрюмым и спокойным мужиком, из которого слова клещами не вытянешь. При воспоминании о погибшем брате он не мог сдержать слез. Беспокоился об оставшейся одной в деревне одной матери — у него на билет денег не было, а не то что домой перевод послать. О своем покойном хозяине отзывался уважительно — зла от него не видел и платил хозяин по-божески. Он бы и остался у Симанова, но в Петербург его звала сестра — все же в городе больше заработаешь. На свое место он пристроил младшего брата Алешку, а сам нанялся в трактирные работники. В Поповщине он не был с лета и даже похоронить брата не смог. Из рассказа Николая выяснилось, что о тайнике в подполе он ничего не знал, но об этом могла кому-либо проболтаться симановская сноха, у которой язык был как помело. На вопрос — кто же мог убить Симанова, Николай ответил, что к нему за льном приезжали многие люди из Пскова и Петербурга, кто-то из них и мог устроить налет.

* * *

Итак, следствие по этому делу зашло в тупик — с момента убийства прошел уже месяц, а допрашивать было него. Постепенно интерес к делу об убийстве мироеда Симанова со станции Дно у сыщиков угас, да у них и самих забот хватало. В городе орудовала шайка громил, нападавшая на дачи и деревянные дома на окраинах столицы. Первым был налет на дачу доктора Ганзе в Лесном. Трое грабителей под вечер ворвались в отдельно стоявшую дачу, где под дулом пистолета связали владельца и его сына-гимназиста, а женщин заперли в спальне. Громилы забрали деньги с драгоценностями и растворились в ночи. Потом точно такие же ограбления произошли в Царском Селе и Стрельне: преступники всегда появлялись поздно вечером и, угрожая оружием, связывали мужчин, изолировали женщин, забирали ценности и скрывались.

* * *

Все силы сыщиков были брошены на поимку этих громил. Но неожиданно в адрес полиции пришло письмо. Оно было написано малограмотным женским почерком. В нем сообщалось, что шайка воров, грабящих дачи, собирается в трактире «Муром», а за главного у них беглый матрос по кличке Жоржик.

За трактиром немедленно уставили скрытое наблюдение, что было весьма непросто. Трактир «Муром» представлял собой нечто вроде закрытого клуба — посторонних там не жаловали. Большинство клиентов там сидело в своеобразных закутах, напоминающих отдельные кабинеты в ресторанах. Тем не менее полицейские агенты выследили там нескольких известных в криминальном мире Петербурга персон. Была проведена облава. Среди арестованных нашлись и трое дачных грабителей. Их опознали многочисленные потерпевшие. Один из них был военным моряком, дезертировавшим из Черноморского флота, участник бунта на броненосце «Потемкин», Георгий Вдовиченко, по кличке Жоржик. Он разыскивался полицией за налеты в Мариуполе, Бердянске и Керчи. При обыске в трактире нашли тайник, в котором оказалась часть награбленной с дач добычи.

Когда из трактира уводили задержанных, в том числе и трактирщика, заподозренного в содержании воровского притона и скупке краденого, Кунцевич указал Филиппову на Николая Боровнина. Вот, мол, не повезло бедняге — брата убили, а теперь и работы лишился.

После этого начались допросы Жоржика и его подельников по шайке — Матушкина и Хабибуллина. Они вели себя как фартовые воры, никаких показаний не давали и в камере держались гоголями. Филиппов обратил внимание на то, что связывали потерпевших на дачах и в селе Поповщина одним способом — морским рифовым узлом. Тогда Филиппов решил взять воров, что называется, «на испуг» — он прямо обвинил Жоржика и его товарищей в убийстве семьи Симановых. Те смутились, но продолжали отпираться. Однако в голове у Филиппова не укладывалось одно — они были ворами, а не убийцами. Вероятно, в деле участвовал еще и четвертый, которого они выдавать не хотят. Филиппов объяснил арестованным, что каторга им светит однозначно. Но одно дело вор, а другое дело убийца малолетних детей. На каторге это не прощается — их зарежут свои же на первом же этапе на Сахалин.

После этого внушения младший из воров, Хабибуллин, начал давать показания. Вся троица была родом с Малороссии. После налетов на юге они почувствовали, что на пятки им наступает полиция, и перебрались в Петербург. Однако фарта им здесь не было — города они не знали, «деловых» знакомств не было, деньги кончались. Воровали по мелочам. Шайка собиралась в «Муроме», где трактирщиком был боцман — сослуживец Жоржика по флотской службе. В трактире бывали только свои, так что говорить и строить планы на будущее можно было спокойно.

Как-то раз угрюмый мужик, прислуживавший им за столом, предложил фартовое дело. Он рассказал, что в прошлом работал на какого-то мерзкого богатея-мироеда. У него сейчас там родной брат в работниках. У кулака денег куры не клюют, он хранит их в доме, не доверяя банкам. Дом стоит на отшибе, и никто ничего не услышит. Единственное, что богатей — мужик осторожный, просто так в дом не войти, так как он держит злых собак. Правда, он, Николай, этих собак знает, и его они не тронут.

Члены шайки, поразмыслив, приняли это предложение. Жоржик с Матушкиным поехали на станцию Дно и познакомились там с Симановым, представившись покупателями льна. Договорились, что Жоржик приедет с вечера, а утром купит лен. У Симанова был склад прямо при доме. Так и сделали — Жоржик с Матушкиным с вечера приехали к Симанову, купили водочки и отдали ему деньги. Когда ложились спать, Жоржик вышел на крыльцо покурить, а заодно открыл засов на воротах. Тут же из леска вышли Хабибуллин и Николай. Первым делом он подманил и убил собак. Хабибуллин вошел в дом, а Николай остался во дворе, чтобы запрячь хозяйскую лошадь. Когда в доме начали связывать мужиков, Алексей вырвался и кинулся во двор, где неожиданно для себя наткнулся на своего брата Николая. Жоржик выбежал вслед за батраком и зарезал его — свидетель все-таки. Матрос думал, что Николай кинется на него, но нет, тот ворвался в дом и принялся все там крушить направо и налево. Детей порешил Николай, хотя у них и в мыслях такого не было. Ему дали долю добычи, чтобы он молчал — как-никак, а кровью повязаны. Правда, у них чесались руки — хотели самого Николая Боровнина прирезать.

* * *

Теперь для следствия все стало на свои места. Но где же Николай? Его нашли в родной деревне Поповщина, где он собрался купить симановский дом у наследников. Детоубийцу арестовали. Он долго отпирался, но потом сознался во всем. Он ненавидел Симанова, разорившего всю деревню и его семью. Однажды, работая у кулака, он увидел, как он складывает деньги в сундук. Николай стал обдумывать, как бы эти деньги заполучить. Самому ему незамеченным в дом было не пробраться. Поэтому он переехал в столицу и стал искать сообщников. Он пригляделся к ворам в трактире и рассказал им о симановских богатствах.

Когда на его глазах Жоржик зарезал брата, то внутри у него что-то оборвалось. К тому же свидетелей было в живых оставлять опасно — они его знали. Пришлось резать всех. Николай Боровнин, чуя, что подельники хотят с ним расправиться, заставил свою сестру под диктовку написать письмо в полицию с доносом на Жоржика. Зарезать — зарежут, думал он, а выдать — не выдадут, ведь одной кровью повязаны. Однако получилось иначе.

Суд состоялся зимой 1909 года в Порхове. Боровнин и Жоржик получили пожизненную каторгу, а их сообщники — по 20 лет такой же прелести.

В 1917 году февральская революция отпустила каторжников по домам. В родную деревню вернулся и детоубийца Николай Боровнин. Здесь-то и его и зарезали вернувшиеся с фронта односельчане. Как говорится, сколько веревочке ни виться…